«Костёр весело потрескивал. Великий шаман Мэйро под аккомпанемент небольшого барабана пел песню на непонятном мне языке. «Надо же, я и не знала, что Элен умеет играть на барабане», - пришла в голову ничего не значащая мысль, и благодаря ей я поняла, что песня шамана уводит меня в совершенно другой мир: вдруг перед глазами появилось поле травы под лазурным небом и белым цветком над ним (гл.16). Вместе с этим видением пришло ощущение счастливого умиротворения. Не знаю, сколько длилось это чудо, до тех пор, пока из дальних далей с нарастающей громкостью до меня донёсся голос Элен, настойчиво повторяющий моё имя:

– Ханако-сан. Ханако-сан!

Я очнулась, но мышление никак не хотело оставаться в привычном ритме.

– Выпей это.

Элен подала мне кружку с пахнущим хвоей напитком. Я сделала глоток. Лесной чай был ужасно горьким, но именно это горечь сразу вернула мне способность трезво мыслить.

– Ханако-сан, – вступил в разговор шаман. – Для чего лучше всего приспособлено человеческое тело?

Этот вопрос озадачил меня. И правда, для чего? Я никогда не думала об анатомии человека в таком ключе. Во всех школьных учебниках написано, что человек – венец творения, но вот функциональная значимость? Ничего умного в голову не приходило, поэтому, по школьной привычке, я вопросительно уставилась на Мэйро. Но, судя по всему, он ответа и не ждал.

– Попробуй осознать то, что я сейчас скажу. Человеческое тело лучше всего приспособлено для того, чтобы убивать себе подобных.

Слова Мэйро подняли во мне бурю негодования: а как же любовь? Однако, когда первый шок прошёл, я начала анализировать: и правда, чтобы быстро бегать, надо быть лошадью, чтобы высоко прыгать – блохой. В ряду деревьев, животных и микроорганизмов человек выглядел как нечто чужеродное, абсолютно не приспособленное к окружающей среде. Человек вынужден создавать какие-то приспособления, чтобы выжить, и чаще всего эти приспособления наносят вред природе. Эти размышления оглушили меня.

– Хороша загадка? Не так ли? – тепло улыбнулась Элен, несколько смягчив слова Мэйро. – Уверена, ты хорошо подумаешь над истинным значением этого утверждения. Однако, что касается техники «зверя», то мы поможем тебе.

Все переживания этого вечера настолько измотали меня, что я уже не могла по-настоящему обрадоваться обещанию Элен. Теперь я уже сама не знала, действительно ли мне нужна эта техника».

Когда я воспеваю,
Ни Будды, ни меня
Не существует.
Наму Амида Буцу.
Наму Амида Буцу.

Японский дзен мастер Такуан Сохо
«Вечерние беседы в храме Токайдзи»

Как обычно, Дерек совершил маленькое чудо: администратор на прогулочном кораблике «Le Bateaumouche» проводил друзей к лучшему столику в зале – на носу судна. Панорамные окна в полной мере позволяли насладиться красотой Парижа. Зал наполнялся туристами. Ингвар нагло занял лучшее место во главе стола и теперь с видом маршала встречал взглядом каждого входящего в обеденный зал.

– Послушай, может быть, его не Ингвар зовут, а Наполеон? – съязвил Дерек.

Рёки рассмеялась, нежно перебирая шелковистую шкурку кота:

– Вполне вероятно, что так оно и есть! Может быть, он потомок придворных дипломатических котов, вынужденно переехавших служить шведскому двору. Увы, но, к несчастью, коты не умеют говорить по-человечески. Хотя, если подумать, мы тоже не умеем говорить по-кошачьи…

Волны ритмично шлёпали о борт кораблика, привнося в мир покой. Рёки Оогумаза-сэнсэй любила воду и водные прогулки, особенно когда требовалось хорошо подумать. За последние пару дней событий произошло столько, что их хватило бы на несколько исключительных человеческих жизней.

– Что ты скажешь о фолианте Макса Дракулы? – неожиданно спросила Рёки.

«Le Bateaumouche» начал отплывать от причала, и за окном показались великолепные виды Парижа, сомелье начали разливать по бокалам столовое вино, а пианист заиграл на фортепиано приятную джазовую композицию. Дерек, тщательно изучавший винную карту, даже ухом не повёл. Сделав выбор, он подал знак официанту, сделал заказ и только после ответил:

– О каком фолианте ты говоришь, душа моя?

– О, Дерек, прости, со всей этой кутерьмой я совершенно забыла, что тебя не было вместе с нами в «The Fat Duck»…, но ведь посылку от Гамильтона (гл.79) мы вместе получили!

– Какой ответ ты хочешь от меня услышать? – смягчился Дерек.

– Как ты думаешь, это случайная вещь или она занимает какое-то место в общей картине с феноменом «Врата миров»?

– Ну, Рёки-сан, это проверка? Совершенно очевидно, если уж Гамильтон послал этот фолиант, то что-то в нём есть. Ты раздумываешь, тратить на него сейчас время или нет?

– Что-то вроде того… Пока не знаю, за что уцепиться, чтобы размотать клубочек. Одно событие наслаивается на другое, и ядро происходящих событий ускользает от моего внимания.

Принесли заказанное Дереком вино и потом почти сразу же первое блюдо. Впереди показалось знаменитое здание Нотр-Дам дэ Пари. Наслаждаясь величием собора, Рёки и Дерек отпили по глотку освежающего белого вина и приступили к еде. Ингвар равнодушно смотрел вперёд, пристально наблюдая за игрой света на воде.

– Знаешь Дерек, меня начинает преследовать чувство, что мы с тобой упускаем что-то очень важное, связанное с историей Оогамэ. Что-то настолько всем известное, что благодаря этому оно осталось незаметным. Ты ведь не очень долго жил на Оогамэ. Что тебе показалось странным, когда ты впервые приехал на остров?

– Поклонение древнему пророчеству, – не задумываясь, ответил Дерек.

Взгляд Рёки просветлел.

– А ведь в этом пророчестве осталась только одна, не получившая однозначную расшифровку часть, – финальная…

Официант сменил блюда. Ингвар отвлёкся от Сены, посмотрел на входную дверь и глухо заурчал: в дверном проёме, лучезарно улыбаясь, стояла Мирвари.