«Высокая температура держалась ровно неделю. Всё это время Сатору приглядывал за мной: следил за своевременным приёмом лекарств, кормил и консультировался с лечащим врачом… Сатору умел заботиться очень деликатно: так, как восходит и заходит солнце, происходят приливы и отливы морей, так, как сменяются сезоны года. Ещё со школьных времён, зная о его замечательном свойстве, я спокойно принимала помощь, ведь моя семейная гордость не позволяла проявлять слабость на глазах у чужих людей или, что ещё хуже,зависеть от других людей.

Ещё через неделю, когда мне немного полегчало, я вспомнила о вопросе, нет-нет да и возникавшем у меня ещё в детстве: как Сатору удаётся быть таким незаметным? Вынужденное бездействие способствовало размышлениям: я решила, что главной причиной может быть традиционное воспитание, полученное в семье Сатору: его дед по отцовской линии – потомственный священник, и Сато-кун рано приобщился к синтоистской и буддийской практикам. Ещё в младших классах он приглашал меня поучаствовать в медитации дзадзэн в японском храме его деда, но моя деятельная натура постоянно мешала мне оставаться в неподвижности достаточно долго, поэтому все попытки «постигнуть пустоту» увенчались неудачей…

Вскоре мне полегчало настолько, что утром, почувствовав манящий запах свежемолотого кофе из кухни, я смогла самостоятельно подняться с постели и пойти на зов, обещавший утреннее наслаждение. Как я и предполагала, Сатору сосредоточенно молол кофе на ручной кофемолке. Увидев меня в дверном проёме, Сатору тепло улыбнулся и взглядом пригласил садиться за стол.

– Охаё! О гэнки?* – по-японски поприветствовал он меня. – Вижу, силы возвращаются к несравненной Ханако-тян!

– Надеюсь, что это так. Ещё чувствую себя немного слабой, но, надеюсь, скоро всё будет в порядке!

– Конечно, если ты начнёшь нормально питаться и перестанешь изнурять себя многочасовыми тренировками, – обезоруживающе улыбнулся Сатору одними губами.

– Кто бы говорил! – парировала я, намекая на фанатичную преданность Сатору науке: решая очередную нерешаемую задачу, он мог месяцами не выходить из своего дома, пока не получал более или менее удовлетворявший его результат.

Сатору никак не отреагировал на мой выпад, лишь сосредоточенно продолжал молоть кофе на вторую чашку. Я была ещё достаточно слаба, чтобы продолжать дёргать Сатору, поэтому, пока мой друг занимался кофе, я решила выяснить, чем вкусненьким можно дополненить замечательный утренний напиток. В шкафу я обнаружила свои любимые шоколадные конфетки с марципаном и, удовлетворённая, снова уселась за стол.

– Послушай, Сато-кун, давно хотела спросить: как тебе удаётся быть таким уютным?

– Долго же ты собираешься! – снова улыбнулся Сато.

Обожаю его улыбку! Когда он улыбается, всё вокруг становится прекрасным, словно благословленное солнцем! Купаясь в лучах этой волшебной улыбки, я почти забыла о своём вопросе, но методичный Сато решил продолжить разговор:

– Всё ждал, когда ты меня спросишь об этом…

– Так в чём секрет?

– Ни в чём. Просто когда я что-то делаю, то думаю только об этом деле. Вот как сейчас, например: я мелю кофейные зёрна и наслаждаюсь их запахом, звуком хрустящих в кофемолке зёрен... Когда я разговариваю с тобой, то отдаю тебе всё своё внимание и тепло. Ты сегодня очень красивая и… беззащитная! И это делает тебя нереально прекрасной!

Сатору немного порозовел, когда говорил об этом и снова сосредоточился на кофемолке.

– Ага, так это и есть медитация дзадзэн? – я решила не поддерживать разговор о красоте женской беззащитности.

– Нет, это не дзадзэн, – весело рассмеялся Сатору.

Он намолол достаточное количество кофе и теперь приступал непосредственно к приготовлению, сосредоточенно накладывая в турку изрядное количество молотого кофе и устанавливая нужную температуру на плитке. Залив кофе водой, Сатору снова вернулся к разговору.

– Дзадзэн – это медитация, сидя в неподвижности, а когда я готовлю для тебя кофе, то я не неподвижен. Так что это точно не дзадзэн, хотя и медитация.

– Умеешь ты запутать! – ответила я, любуясь чёткими движениями друга.

Поставив турку на плиту, Сатору подошёл ко мне и осторожно взял за руки. У Сатору были удивительно мягкие и нежные руки. Это было тем страннее, что он часто помогал деду и родителям в храме, где всегда хватало физического труда. С самого детства мне очень нравились руки Сатору, его прикосновения, но я никогда не смотрела на него как на своего кавалера, странно, почему?..

– Не стоит тратить свою драгоценную энергию на познание того, что сейчас ты не можешь познать. Сосредоточься лучше на запахе этого прекрасного кофе, только что смолотого мной, и подумай об удовольствии от первой утренней чашки прекрасного напитка. Насладись чистотой утра!

Сатору подошёл к плите, чтобы творить магию приготовления кофе, а в моей голове, словно по волшебству, исчезли все мысли, и я будто заново увидела свою столовую: нежная пена занавесок, развеваемых теплым морским ветром, орхидеи, словно солдаты, выстроившиеся на веранде, льняная скатерть на круглом столе и Сатору, элегантно колдующий над туркой. Покой снизошёл на меня, и, мне кажется, я испытала счастье!

…Сатору бесшумно поставил серебряный поднос с двумя дымящимися чашками, молочником и вазочкой с марципановыми конфетками на стол передо мной, сел напротив и снова улыбнулся.

– Это и есть настоящая медитация!»

«Душа телесна!» – ты всех уверяешь смело;
Я соглашусь, любовию дыша:
Твое прекраснейшее тело
Не что иное, как душа!..

М.Ю.Лермонтов

Кот Ингвар с мышью в зубах, нагло игнорируя романтическую обстановку, сложившуюся в мастерской, бодро направился к живописно сидящей на полу парочке. Следом за ним в дверях возник хозяин мастерской – известный французский художник ДюМонт. Лёгкий запах чернослива, источаемый трубкой ДюМонта, заволакивал мастерскую, создавая совершенно иной настрой.

ДюМонт с жадно ел глазами представившуюся ему картину. Его лицо и вся его фигура однозначно говорили: «Великолепно»! Дерзкий кот, по мере приближения к Рёки и Джакену, становился всё менее дерзким, постепенно замедляясь, вскоре он остановился как вкопанный перед ними, начал пристально буравить их взглядом и угрожающе рычать.

– Я не вовремя, – констатировал ДюМонт, деловито выкладывая мелкие предметы из карманов на журнальный столик рядом с мольбертом.

– Совсем нет! – ответила Рёки. – Мы уже выяснили всё, что хотели, не так ли Джакен?

Деловой тон Оогумаза-сэнсэй странно дисгармонировал с романтической позой, в которой находились они с Джакеном. Тем не менее, Джакен даже и не думал отстраняться и с интересом смотрел на свою любимую.

– Почему ты рассказала мне о нас только сегодня? – спросил Джакен, словно в комнате, кроме них, никого не было и разговор не прекращался.

– Возможно, потому что я могла рассказать о правиле только двойнику Джакена? – так же просто ответила Рёки. – Ведь ты воплощение чистой энергии! Неужели ты думал, что можешь обмануть меня?!

Живописно закинув голову назад Джакен расхохотался, окончательно разрушив романтическую атмосферу парижской ночи, однако отстраняться не стал, а лишь удобнее приобнял Рёки.

– Когда ты догадалась?

– Как только узнала, что ты в Париже. Джакен во плоти слишком дисциплинирован, чтобы покинуть Токио, не предупредив меня. И потом, не нужно недооценивать мои возможности!

– А где твой двойник? – спросил Джакен.

– Тебе ли не знать? – задумчиво ответила Рёки. – Когда мы с ней объединимся, всё закончится…

Во время этого странного разговора ДюМонт ошеломлённо молчал, а Ингвар, нервно дёрнув хвостом, не выпуская мышь из пасти, вернулся к художнику и уселся у его ног.

– То есть как это «двойник»? – не выдержал ДюМонт. – И почему тогда ты с ним так нежно обнимаешься?

Теперь пришёл черёд Рёки рассмеяться.

– Существование двойников трудно объяснимо… Мы лишь знаем, что при выполнении определённых правил возникают условия, способствующие формированию полной энергетической копии человека. Это не близнец, как думают некоторые. Это – совершенно самостоятельное существо неорганического происхождения, при этом полностью неотличимое от своей биологической «модели» органами чувств обычного человека.

– Они знают друг о друге? – ошарашенно решил уточнить ДюМонт.

– Теоретически, – ответила Рёки. – Но практически воспоминания о контактах, скорее, напоминают обрывки сна и поэтому редко осмысливаются. Именно поэтому я позволила себе немного романтики в руках двойника Джакена, ведь у двойников не бывает двойственности мышления, и, что самое важное, они лишены всех биологических потребностей. Поэтому двойники могут жить практически вечно, по человеческим меркам, конечно…

– Ну, раз уж сегодня ночь чудес, – начал ДюМонт издалека. – Может быть, и мне достанется какое-нибудь маленькое чудо?

– Почему нет? – улыбнулась Рёки. – Хочешь попасть на планету другой галактики?

– Спрашиваешь! – обрадовался художник. – Что надо делать?

– Ничего особенного, – вступил в разговор Джакен. – Забери мышь у Ингвара, она поможет нам вернуться обратно, и иди к нам. Обнимай нас настолько крепко, насколько сможешь. Держись и не отпускайся ни при каких обстоятельствах!