«Владения моей семьи на Оогамэ были действительно странным местом: всепоглощающая устремлённость отца в будущее и почти фанатичная преданность матери прошлому в полной мере были реализованы в архитектуре нашего дома. До сих пор меня поражает гений архитектора, соединившего в гармоничную композицию на первый взгляд несоединимые конструкции: первые три этажа были выполнены в стиле урбан-футуристического минимализма, тогда как верхушка дома была воссозданной копией киотского храма Киёмидзатера (гл.25). Верхние этажи были безраздельными владениями моей матери. Ежедневно в пять утра она совершала медитацию дзадзэн*. Мы с отцом никогда и не участвовали в дзадзэн, но, тем не менее, подчиняясь мощным вибрациям настройки перед началом ритуала, я всегда просыпалась за мгновенье перед первым звуком молитвы, чтобы заснуть вновь…

…Моя мать навсегда осталась для меня загадкой: сколько я ни пыталась проникнуть в её мир, всё было тщетно, казалось, что она всегда существовала в какой-то параллельной реальности. Даже когда она была оживлённой и, казалось, полностью сконцентрированной на теме беседы, от меня не ускользала её холодная отрешённость. В противовес маминому, отцовское мышление было конкретным настолько, что не оставляло места малейшим сомнениям: его суждения были подобны японскому мечу катана – стремительными, острыми и беспощадными. Опасаясь бездны маминого микрокосма и травмирующего воздействия отцовского мира, я рано встала на путь отрицания и идеализма.

Прежде всего,  идеализм выражался в моём тщательно скрываемом презрении к людям, играющим с медитацией: с детства зная истинные цели и возможности этого ритуала, меня оскорбляло поверхностное отношение к дзадзэн. Отрицание же выражалось в отказе заниматься дзазден, мотивируемым тем, что идеально выполнить этот ритуал я не могу, а осквернять своей неуклюжестью – не хочу. Ирония же заключалась в том, что, в трудную минуту обратившись к традиционным японским боевым искусствам, практически сразу я воспользовалась медитацией. Несколько изменённая форма дзадзэн создала для моего интеллекта спасительную иллюзию отсутствия в моих занятиях медитации. Мне хотелось думать, и я смогла себя убедить, что делаю только то, что необходимо.

…Сейчас, оценивая интенсивность тренировок того периода, я задаю себе вопрос: где был предел моих физических возможностей? По мере того как отношения с отцом становились всё сложнее, я тренировалась с большей яростью. Времени на сон оставалось всё меньше и меньше. Бывали дни, когда мне удавалось поспать всего четыре – пять часов за ночь, поэтому единственной возможностью восстановить силы был десяти–пятнадцатиминутный восстанавливающий сон во время дневных самостоятельных тренировок. Производственная гимнастика (гл.53) поддерживала тонус в течение рабочего дня. Отрицая любую стороннюю помощь, я сама определила критерий, оценивающий наполнение тренировочного процесса, - состояние моего тела. Инстинкт самосохранения был моим Учителем, а жажда жизни – Проводником.

…Пятнадцатиминутный расслабляющий сон стал следствием упражнения, направленного на устранение напряжения в плечевом поясе (гл.14). Сначала мне было тяжело заставить свои мышцы расслабиться, но постепенно это стало получаться само собой, но, увы, не по моей воле. Расслабление приходило в результате переутомления: моё тело само решало, что необходимо в данный момент. Как только в конце дневной тренировки я ложилась на пол, чтобы расслабиться, то тут же погружалась в состояние глубокого транса. Иногда, лишь прикрыв веки, я проваливалась в чернильную пустоту, а иногда у меня возникали молчаливые видения. Это были странные погружения, после которых, однако, я чувствовала себя бодрой. Любопытная деталь: несмотря на то что я бывала очень уставшей, за всё время я ни разу не превысила допустимый интервал времени, хотя меня никто не беспокоил и будильника я тоже не заводила. Лишь по прошествии долгого времени я обратила внимание на эту странность».

 

Брось мяч в быстрый поток,
и он никогда не остановится.

Японская мудрость

Рёки была рада «кинобезумию»: суета, создаваемая съёмочной бригадой, позволяла ей немного уединиться, чтобы слегка осмыслить происходящие события. Подобрав затравленно озирающегося по сторонам Ингвара, Оогумаза-сэнсэй заняла позицию, позволяющую выгоднейшим образом наблюдать за происходящим. Перед квартирой Лео образовалась весёлая суета: возбуждение от внезапного визита Мирвари рвалось наружу, к тому же немного пьяные гости радостно предвкушали очередное развлечение. Семён с упоением снимал этот беспорядок.

Бросив небрежный взгляд на листок с кратким изложением сценария, написанным аккуратным почерком Алекс, грузинский князь Павел Чинчираулли нажал на кнопку видеодомофона. За дверью мелодично брякнул звонок, и дверь распахнулась. На пороге, гостеприимно улыбаясь в свете софитов, стоял Лео. Сцена знакомства прошла практически так же, как час назад (гл.50). Гости переместились за стол, немного прибранный к их появлению. Когда «актёры» расселись, князь предложил тост за хозяина, подняв рюмочку чачи**, предусмотрительно налитой и всем остальным. Гости радостно поддержали тост.

«Началось… – подумала Рёки. – Чинчираулли, подлец, нашёл время затевать дегустацию чачи!»

Чача – напиток страшной убойной силы, особенно чача из личных запасов Чинчираулли. Пьётся как родниковая вода, а действует как чистый спирт. Не дожидаясь, пока чача начнёт своё разрушительное действие, Алекс сделала знак Рёки и Семёну занять исходную позицию у окна. Семён нехотя отложил в сторону видеокамеру и понуро двинулся к Алекс, ожидая неутешительного решения своей участи.

– Семён, – голосом, полным оптимизма, начала Алекс. – Предлагаю тебе хорошо подумать и как председателю клуба предателей поддержать своё славное звание и совершить двойное предательство: дать согласие участвовать в проекте «Танцы».

– Глубокоуважаемая Алекс! – у Семёна заблестели глаза. – У тебя устаревшая информация: во-первых, Сэндзё Сан (гл.1) в последний свой визит исключила меня из председателей клуба предателей, а во-вторых, как оператор я считаю, что пара Рёки-сан и Энтони для фильма гораздо выигрышнее, чем пара Рёки-сан и я! Алекс нетерпеливо сделала знак «стоп» рукой, решительно остановив нарастающий поток причитаний Семёна.

– Постой, Кифер! Энтони великолепно умеет танцевать, поэтому не будет никакой интриги в том, что Рёки-сан станцует с ним танго! Вспомни, по первоначальному замыслу, изюминка состояла в твоём полном неумении танцевать. Смысл – изменение, через совместное преодоление препятствий! К тому же мы сочинили для вас такой чудный романтичный сценарий со свадебной церемонией на крыше небоскрёба в финале фильма…

Заметив, что на одной из камер горит зелёный глаз, Рёки, согласуя свои действия со спичем Алекс, неотрывно глядя прямо в Семёновы глаза, приблизилась к нему почти вплотную и положила руку ему на грудь. Её кисть, подобно змее, стала продвигаться к его затылку. Зрелище было завораживающе устрашающим. Семён как-то сразу обмяк, однако способности к сопротивлению не потерял.

– Рёки, прекрати сейчас же! С вами совершенно невозможно разговаривать серьёзно! – жалобно воскликнул он, выискивая взглядом своего лучшего друга Чинчираулли. – Сценарий я пока что не читал, но обязательно прочту! Может, отстанете от меня? Получится другое кино… Энтони, между прочим, хороший боец, но не такой хороший, как Оогумаза-сэнсэй. Сражение – это тот же танец, только гораздо интереснее! К тому же ситуация требует участия Рёки-сан в судьбе Энтони. Алекс, пожалуйста, отпусти меня уже… – жалобно попросил Семён. – Давайте поцелуемся и расстанемся с миром. Мучите лучше Энтони. Ему это нравится.

– Будто тебе не нравится! – многозначительно хмыкнула Алекс.

– Мне тоже нравится… Но я не такой сильный и красивый, как Энтони. К тому же он лорд… – лицо Семёна вдруг просветлело. – Рёки-сан, признайся, почему ты настаиваешь на моём участии в проекте? Может быть, дело совсем не в кино? Может, нужна моя помощь? Так ведь только скажи, что надо сделать: я готов на всё, кроме актёрской игры!

– Прямо-таки на всё?

– На всё! – выдохнул Семён.

К спорщикам подошёл Павел Чинчираулли с тремя хрустальными рюмками чачи в руках.

– Князь, ты слышал, что Кифер обещал мне сделать всё, что я захочу?

Семён чертыхнулся и открыл было рот, чтобы предать самого себя и тем самым восстановиться в должности председателя клуба предателей, но Чинчираулли властно сделал ему знак молчать.

– Ну что ж, – князь подал рюмки Рёки и Семёну. – За исполнение обещаний!

Все четверо дружно выпили великолепную, сверкающую в свете софитов чачу.

 

Продолжение следует!
Каждый четверг – новая глава!

Литературное редактирование: Екатерина Самосадкина
Иллюстрации:Артур Брагинский, Туллио Крали, Альфредо Гауро Амбрози

Примечение:

* Дзадзэн (яп.) – сидячая медитация;

** Чача – грузинский крепкий спиртной напиток, относящийся к классу виноградных бренди. Чачей в Грузии называют исключительно виноградную водку.

Глава 54 < > Глава 56